Наконец все устроилось. Окровавленные тряпки они сожгли в костре, затем Алексей забросал огонь землей, прикрыл бывшее кострище мхом.

– Надо как можно скорее уходить отсюда, – сказал Константин. – Того гляди нагрянут, если не ратники, то свора Корнуэлла.

– А ты сможешь сейчас идти? – спросил Алексей.

– Конечно, хорошо было бы пару часов отсидеться где-нибудь, – сказал Константин. – Если получится найти приличное местечко где-нибудь повыше в камнях, чтобы обзор обеспечить.

– Соболь чужих не проворонит, – Алексей потрепал льнувшего к нему пса по загривку.

– В таком случае ему бы лучше помолчать, – сказал Константин. – Своим лаем он просто-напросто нас выдаст.

– Но без него тоже не слишком сподручно, – заступился за своего лохматого приятеля Алексей. – Он умеет и помолчать, когда требуется.

– Ладно, – согласился Константин, – я думаю, следует добраться вон до той гряды, – и он кивнул в сторону группы скал, подножие которых заросло карликовой ольхой. – Там сам черт ногу сломит, если полезет нас искать.

Стараясь не оставлять следов, а для этого пришлось выбирать сухие каменистые места, они добрались до скал, затратив на это более часа, – гораздо больше времени, если бы шли напрямую. Заросли ольхи вблизи оказались не настолько густыми, чтобы скрыть их от постороннего глаза, поэтому им пришлось какое-то время полазить среди камней, пока они не обнаружили подходящее место для своего временного пристанища под одной из базальтовых глыб, притулившейся шалашиком к скале. Под ней вполне хватило места для двоих. Пес тоже порядком устал, но все же обследовал ближайшие камни, надеясь найти себе пропитание. Видно, ему это удалось, потому что через некоторое время он вернулся и спокойно улегся у них в ногах.

Рядом с их убежищем протекал небольшой ручей. Они напились и улеглись на подстилке из мха, поверх которой Алексей набросил свою многострадальную тужурку. Получилось не слишком мягкое, но все же приличное ложе для двух усталых людей.

Они прилегли, однако пережитое возбуждение не позволяло заснуть. К тому же Константин все никак не мог устроиться, чтобы не задеть рану. Он кряхтел, возился, потом сел.

– Ладно, ты поспи, а я посторожу. Боюсь, засну и опять рану растревожу.

Алексей тоже сел.

– Давай рассказывай, что обещал, – предложил он, подбивая под спину ветки, чтобы удобнее было сидеть. – Про ратников, Евпраксию, Голдовского... Все, что знаешь...

– Я много знаю, – усмехнулся Константин, – недели не хватит, чтобы все рассказать. Я ведь, почитай, десять лет за ними охочусь, пока кривая сюда не завела. Они лихие мастера следы заметать...

– Десять лет? – изумился Алексей. – Это настолько важно?

– Начальству виднее, – улыбнулся Константин, – приказы у нас не обсуждаются. – Он поправил лежащую в повязке, как в люльке, раненую руку. – Расскажу только в общих чертах, чтобы понятно было, с кем вы с Иваном вздумали тягаться. – Он вздохнул и, прищурившись, посмотрел в сторону Шихана. – Чует мое сердце, просто так они нас не оставят. Яму обязательно проверят и, когда увидят, что тебя там нет, тотчас бросятся искать.

– Ты думаешь, быстро найдут?

– Непременно. – Константин пристально посмотрел на него. – Нам от них не уйти. Здесь их вотчина, и они настигнут нас в любом случае. Но пока есть передышка, я расскажу тебе о них, чтобы знать, от кого смерть примешь. Я не пугаю, но мы с тобой обречены. Живыми они нас не выпустят.

– Посмотрим, – Алексей положил на камень свой «смит-вессон», – но прежде кое-кому придется поплатиться жизнью.

Константин тоже достал свой пистолет.

– Что ж, постреляем, если успеем! – Он пересел на плоский камень и вынул из кармана трубку, затем кивнул на свернувшегося клубком пса: – К вечеру похолодает... – Он повертел трубку в руках, с сожалением отложил ее на камень и без всякого перехода начал свой рассказ... – Все эти события начались в конце прошлого века, то есть около ста лет назад, на Урале, во владениях купцов Демидовых и Осокиных, на заводах которых и в близлежащих деревнях скрывалось много беглых крестьян-староверов. Некоторые из них стали изрядными рудознатцами, а часть самых оборотистых и таровитых пробились в торгово-промышленную верхушку старообрядчества.

Самыми влиятельными и известными в этой среде были приказчики Роман Нападов и Иван Столетов. Роман в свое время открыл несколько месторождений медных и железных руд, пользовался доверием у самого Акинфия Демидова. По его поручению Нападов разъезжал по Уралу и Сибири, неоднократно бывал в обеих столицах. И лишь особо доверенные люди знали, что эти поездки он использовал не только для торговли, но был еще и связным между известными деятелями старообрядчества.

На окраине Нижнего Тагила Роману Нападову принадлежал хорошо известный лесным пустынникам и беглым крестьянам обширный двор, где под самым носом властей тайно располагался старообрядческий монастырь.

Иван Столетов ни в чем не уступал своему товарищу. Когда-то вместе с отцом, ясашным крестьянином Казанской губернии, они бежали в Хохломскую волость, но, когда и там их настиг подушный оклад, перебрались еще дальше, на екатеринбургские заводы. Дав изрядную взятку начальнику всего Уральско-сибирского горнозаводского округа, Иван приобрел прочное положение и вскоре изрядно преуспел в торговых делах. Через пару лет он уже был владельцем двух дворов в Екатеринбурге и одного при Шайтанском заводе. В каждом дворе имелось по три-четыре дома и столько же хозяйственных построек. Мать Ивана происходила из семьи поморских крестьян-старообрядцев и поддерживала тесные связи с известными центрами приверженцев старой веры в Поморье и Керженце.

Третьим в этой истории был Аристарх Батурин, больше известный как старец Паисий по кличке Сибиряк.

– Знаешь, а я уже слышал о нем. Совсем недавно. Атаман рассказывал о нем, – пояснил Алексей.

– Тем лучше, – улыбнулся Константин. – Но я знаю про Паисия чуть больше вашего Шаньшина. Еще юношей он убежал из своей деревни в Костромской губернии от рекрутского набора, лет десять портняжничал в Москве, затем скрывался в тайных убежищах раскольников за рекой Угрой, в вяземских лесах. Здесь он провел около десяти лет и стал бродячим старообрядческим чернецом. [37] С тех еще времен сохранились сведения, что в чернецы его произвело некое тайное сообщество, члены которого называли себя ратниками веры, носили на левом указательном пальце серебряные и золотые кольца с выбитыми на них старинными буквами, где Иисус писался без ижицы. [38] По мнению протопопа Аввакума, новое написание допускало еретическое словоразделение («Господь и Исус»): буква «иже» разрывала единство божественной и человеческой природы Христа...

– Постой, – перебил Алексей рассказчика, – говорят, у Евпраксии на кольце только два слова «Спаси и сохрани», имени Христа там не упоминается.

– Это у Евпраксии, – согласился Константин, – потому что она воин, ратница, а еще у них есть книжники, затем старцы, что всеми делами заправляют. У тех, кто рангом повыше, кольца золотые, у воинов – серебряные, а у тех, что пониже, и вовсе медные. Но погоди, доберусь я и до Евпраксии.

– Хорошо, – согласился Алексей и уселся удобнее, чтобы слушать продолжение рассказа.

– ...До сегодняшнего дня дошли лишь отрывочные сведения об истинных занятиях Паисия. Как стало известно, старец занимался тем, что пытался собрать в одном месте старые православные дониконианские образа и книги. Среди них были редчайшие из редчайших, что писались еще на харатье и выцарапывались на бересте в домонгольские времена. Огромные фолианты в аршин толщиной, с деревянными крышками, обтянутыми оленьей кожей, и с причудливыми бронзовыми застежками. Эти книги, а также иконы, почерневшие, без окладов, и восьмиконечные из трех перекладин кресты хранили как зеницу ока, как символы вечности старообрядческого движения.